– Кто там? Кто это, Джек? – послышался голос из кухни.
Любой человек, услышав этот голос, решил бы, что он принадлежит умирающей от старости женщине. Голос был высоким, хриплым и дребезжащим.
– Джек, я умираю. Я умираю, – стонал голос.
Я было вскочила с ящика из-под чая, но Джек положил мне на плечо руку и усадил обратно.
– Ей просто любопытно, кто это пришёл, – сказал он.
Он даже не дал себе труда понизить голос.
– Ты испугаешься, если увидишь её, – сказал он, улыбнувшись мне.
Улыбка на секунду раздвинула его губы, и я увидела три его оставшихся зуба. Они напоминали коричневые скрюченные ногти, и я представила себе, что они у него выпали.
«Испугаешься, – повторила я про себя и покачала головой», – неужели он думает, что Гольдсмитов можно испугать.
– Джек, я умираю, – снова произнёс голос; Джек вполголоса выругался и поспешил в кухню. Я последовала за ним.
– Боже милостивый, да ты же горишь, – воскликнул он.
В комнате и вправду стоял запах гари.
– Горю, – повторила за ним она, глядя на него как ребёнок.
– Чёрт возьми, да убери же ты ноги с углей, – сказал он. Её ноги в чёрных брезентовых туфлях были засыпаны золой из печки.
Она оказалась старой высохшей женщиной, одетой в чёрное – маленькая чёрная тень, скорчившаяся в кресле с высокой спинкой. В печи тлело слабое пламя, угли в центре были ещё красными, а золу явно не чистили не менее недели. Сама кухня была довольно большой, по ней гулял сквозняк.
– Молочный суп, – произнесла старуха.
Я была уверена, что она умирает. Это совершенно ясно читалось в её отчаянном, умирающем взгляде. Я заглянула в несколько стоявших на столе кастрюль в поисках молока. В двух из них на донышке было молоко, но уже скисшее.
– Вон там, – сказал Джек, показывая на банку со свежим молоком, стоявшую на полке у стены.
Он придерживал старуху за плечи, потому что на неё напал приступ кашля. По полке бродили куры, пытаясь достать из дуршлага остатки холодной капусты, и, когда я протянула руку, они разлетелись. Молоко оказалось свежим, желтоватого цвета, но на его поверхности отчетливо виднелась пыль.
– Туда попала пыль, – сказала я.
– На кухонном столе есть марля, – показал он пальцем.
Я пропустила немного молока сквозь пожелтевшую полоску марли, и он поднёс чашку с молоком к её губам.
– Я не хочу молока, – неожиданно сказала она. После долгих уговоров выпить молока она сказала, что хочет леденцов.
– Леденцов от кашля, – добавила она, делая вдохи между каждыми двумя словами.
Он достал из коробки несколько пастилок и вытер с них пыль. Две такие пастилки он положил ей в рот, и она начала сосать их, совсем как ребёнок. Потом она взглянула на меня и поманила меня пальцем.
Рядом с ней на столе стояла свеча в подсвечнике, и, хотя она почти совсем догорела, огонёк всё же вспыхнул в последний раз, и при его прощальном свете я ясно увидела её лицо.
Коричневая, как пергамент, кожа обтягивала её старые кости, кисти и запястья цветом и толщиной напоминали кости варёной курицы. Пальцы рук были искалечены ревматизмом, во взгляде еле теплилась жизнь, и мне было страшно смотреть на неё.
– Мне надо бежать, Джек, – неожиданно для себя самой сказала я. У меня было чувство, что я задыхаюсь.
– Погоди минутку, Кэтлин, – попросил он, осторожно усаживая её в кресле поудобнее. Он подложил ей под голову подушку, чтобы деревянная спинка кресла не так давила ей на затылок. Её волосы были белы и тонки, как у ребёнка. Когда я выходила из комнаты, она улыбнулась.
Когда мы вернулись в помещение магазина, Джек налил нам по рюмке малинового ликёра, и я пожелала ему счастливого Рождества.
– Большое спасибо за письма, – добавила я.
– Ты поняла в них мой намёк? – спросил он и вопросительно приподнял брови так, что кожа лба собралась складками.
– Какой намёк? – глупо спросила я. Спросить глупее было невозможно.
– Кэтлин, – сказал он, глубоко вздохнув и взяв мои руки в свои. – Кэтлин, в своё время я хотел бы жениться на тебе.
Малиновый ликёр у меня во рту тут же превратился в ледышку.
Каким-то образом я не потеряла сознания. Но я боялась того, что эти потрескавшиеся бесцветные губы попытаются поцеловать меня, поэтому я поставила рюмку на прилавок и сказала:
– Мой отец ждёт меня наружи, Джек, я должна бежать.
Я выскочила наружу, и небольшая щеколда щёлкнула, когда дверь захлопнулась прямо перед лицом Джека, начавшем расплываться в широкой счастливой улыбке. Мне показалось, он решил, что добился успеха.
Я чуть не споткнулась о собачью будку во дворике. Пёс гавкнул и заворочался было, что должно было значить – он хочет укусить меня, но в конце концов передумал.
– Счастливого Рождества, – пожелала я и ему в виде благодарности и пошла по улице к центру городка.
Мимо меня вверх по холму медленно проехал автомобиль. Его фары были выключены. Поднявшись на вершину холма, он остановился. Это был автомобиль мистера Джентльмена.
– Куда вы направляетесь? – спросила я.
– Да вот собрался заправиться, – ответил он. Это была неправда. Я села рядом с ним, и он взял мои пальцы в свои ладони, чтобы согреть их. Перчатки я спрятала в карманы моего пальто.
– Поедем поужинаем в Лимерике? – спросил он. Его голос звучал очень напряжённо, как будто он ожидал отказа.
– Я не могу. Я иду домой играть в карты. Я обещала быть там, кроме того, должен прийти мой отец.
Он вздохнул, но не стал настаивать на своём предложении. Потом он заметил, что меня бьёт дрожь.
– Кэтлин, что случилось? – спросил он.
Я попыталась рассказать ему про Джека и про засыпанные золой туфли старухи, про свечу в грязном подсвечнике, про пропитавший всё запах плесени, И ещё я рассказала ему про предложение Джека, про то, каким идиотским оно представилось мне.
– Забавно, – сказал он, улыбнувшись.
«Не будьте таким ироничным, мистер Джентльмен», – молила я его про себя.
– В таком случае надо ехать, – сказал он, разворачивая автомобиль.
Мне стало одиноко с ним, потому что он не смог понять всего того, что я пыталась передать ему.
Он подвёз меня до ворот и сказал, что отправляется домой и сразу ляжет спать.
– Так рано? – спросила я.
– Да, я не спал всю прошлую ночь, засыпал и сразу снова просыпался.
– Но почему?
– Ты знаешь почему.
Его голос обволакивал меня, и он чуть ли не плакал, когда я вышла из машины и аккуратно прикрыла за собой дверь. Ему пришлось снова открыть её и захлопнуть покрепче.
Когда я вошла в прихожую, я сразу поняла, что что-то не так. Молли и Марта украшали рождественскую ёлку, стоявшую в красном деревянном ведре сбоку гостиной. Она была очень красивой, на её ветках дрожали стеклянные слёзки, и оранжевые сахарные свечки выглядывали из зелёных иголок. Но что-то всё-таки было не так.